Любопытная статья сайта "Русская платформа" на историю русско-польских отношений.«Что нам делать с Польшей?»
Автор:
Сергей СергеевЭтот вопрос, поставленный в заглавии одной из основополагающих статей М.Н. Каткова по польскому вопросу 1863 г., задавали себе русские националисты, начиная с 1815 г. Дискуссии вокруг него порой весьма напоминают сегодняшние спору на тему: «
Что нам делать с Кавказом?» Ответы на него, в сущности, сводились к трём вариантам:
1) полное размежевание, 2) автономия в составе империи, 3) полное слияние с империей. При этом ни в одном из этих вариантов не предполагалось сохранение за Польшей русских земель Западного края (нынешние Украина и Беларусь), на которые претендовали поляки, мечтавшие о восстановлении своей страны «в границах 1772 года».
Все эти варианты присутствуют уже у декабристов. П.И. Пестель в «Русской Правде» планировал предоставить Польше независимость и даже уступить ей некоторую часть Северо-Западного края, с тем, однако, чтобы она стала верным сателлитом России. М.С. Лунин предлагал проект широкой польской автономии при отказе поляков от претензий на Западный край и при единении обоих народов на почве «славянского дела». Программные документы ранней декабристской организации Ордена русских рыцарей предусматривали «обращение Польши в губернии Российские».
К последнему решению во время
мятежа 1830 – 1831 гг. склонялся
А.С. Пушкин:
«…
мы получим Варшавскую губернию, что должно было случиться 33 года назад». Приятель Пушкина
П.В. Нащокин в письме к нему предлагал ещё более радикальные меры:
«
Поляков я всегда не жаловал и для меня большая радость будет, когда их не будет <…>, ни одного поляка в Польше, да и только. Оставшихся в высылку в степи».
Другой человек пушкинского круга
П.А. Вяземский в том же 1831 г. видел будущее Польши совершенно иначе:
«
Польшу нельзя расстрелять, нельзя повесить её, следовательно, силою ничего прочного, ничего окончательного сделать нельзя. При первой войне, при первом движении в России, Польша восстанет на нас, или должно будет иметь русского часового при каждом поляке. Есть одно средство: бросить царство Польское... Пускай Польша выбирает себе род жизни. До победы нам нельзя было так поступить, но по победе очень можно. <…> Польское дело такая болезнь, что показала нам порок нашего сложения. Мало того, что излечить болезнь, должно искоренить порок. Какая выгода России быть внутренней стражею Польши? Гораздо легче при случае иметь её явным врагом. К тому же я уверен, что одно средство сохранить нам польские губернии есть развязаться с царством Польским».
П.Я. Чаадаев, напротив, полагал, что «
народ польский, славянский по племени, должен разделить судьбы братского [русского] народа, который способен внести в жизнь обоих народов так много силы и благоденствия».
В преддверии и в начале Великих реформ славянофилы и близкий к ним М.П. Погодин выступали за предоставление Польши широкой автономии, видя «необходимость и пользу для самой России в существовании самобытного государственного Польского центра, который бы оттянул к себе всё польское из русских областей»,
с одновременной масштабной русификацией Западного края. (
т.е. нынешних белорусов - Монро)
«Январское восстание» и полный провал автономистской «системы Велепольского» и «примирительной политики» великого князя Константина Николаевича заставили славянофилов и Погодина кардинально пересмотреть свои взгляды. Они активно поддержали проект правительственных реформ в Польше, которыми с конца октября 1863 г. руководил Н.А. Милютин. Среди важнейших сотрудников «западника»-националиста Милютина оказались националисты-славянофилы Ю.Ф. Самарин, В.А. Черкасский и А.Ф. Гильфердинг, - последний и являлся их главным идеологом. Речь шла не просто о том, чтобы наделив землёй по русскому образцу польское крестьянство, окончательно подорвать социальную базу мятежа, но и о чём-то большем – о пересоздании самой польской национальной идентичности путём радикального ослабления шляхты и костёла и выдвижения в качестве ведущей социальной силы крестьянства. Наряду с социальными реформами, разрабатывались и реформы культурные – прежде всего проект школьной реформы, предусматривавшей переход в польских начальных школах на кириллицу и замену польского языка на национальные языки (преподаваемые также на основе кириллицы) в начальных школах для непольского населения западных окраин империи (литовцев, украинцев, белорусов, немцев, евреев).
Филологом С.П. Микуцким были даже созданы соответствующие учебники.
Однако к серьёзным результатам процесс «дешляхетизаци» Царства Польского не привёл. Радикальная демократизация Польши (как и любая другая радикальная демократизация) не входила в планы верхушки сословно-династической империи. «…
За целых полвека не удалось ни отказаться от военного положения, ни в полной мере распространить на окраины российские реформы, ни сделать польское крестьянство надежной опорой владычества самодержавия над Польшей. Можно говорить о колебаниях и об отсутствии политической воли: пользуясь характеристикой Н.Х. Бунге, “по временам за дело принимались с лихорадочной поспешностью, которая сменялась полной апатиею”» (Л.Е. Горизонтов).
Захлебнулась и лингвистическая русификация начальных школ: «
Эксперимент с учебниками на основе русской азбуки был прекращён в 1870-х гг. После отстранения окружения Н.А. Милютина и Гильфердинга от руководства политики в отношении Царства Польского он был заменён традиционной моделью административной русификации» (Х. Глембоцкий).
Катков прекрасно осознавал все минусы пребывания Польши внутри империи: «
Зло извне, действительно, менее опасно, чем зло внутри. Если мы положительно считаем неспособными уладить дело с Польшею, так, чтобы она не могла иметь враждебных против Русского государства притязаний, то русским людям, конечно, не остаётся желать ничего иного, как полного отделения её, хотя бы то было сопряжено с ущербом государственному достоинству и силе России. Из двух зол надо выбирать меньшее». Но он никогда после 1863 г. не выступал в поддержку отделения Польши или её автономии (к которой склонялся до мятежа), а, наоборот, неустанно подчёркивал, что «Царство Польское не только не может быть отделено от России, но напротив должно теснее, чем когда-либо соединено с нею». Правда, в письмах к Александру II и Александру III Михаил Никифорович неоднократно рассуждал о благе предоставления Польше независимости в «её этнографических границах», из чего А.И. Миллер делает вывод, что Катков «при определённых условиях готов был бы пожертвовать частью имперских территорий для создания более благоприятных условий реализации русского националистического проекта».
Другой стороной решения польского вопроса, по Каткову, должна быть радикальная деполонизация Западного края (
белорусов- Монро) :
«
Польская национальность будет терять свои вредные и для поляков, и для России свойства лишь по мере того, как будет исчезать в этом крае всякая возможность здравомысленно надеяться на восстановление старой Польши, а ближайшее средство к тому – способствовать введению значительного числа русских элементов в тамошние землевладельческие классы». В этом с ним были полностью солидарны славянофилы.
Если кратко суммировать общую позицию большинства русских националистов по польской проблеме в 60-80-х гг., то она заключалась в следующем: Польшу можно отпустить вовсе или дать её широкую автономию только тогда, когда
Западный край будет окончательно деполонизирован и русифицирован и, следовательно, у поляков уже не будет возможности вернуть его себе .
К началу XX в. в русской националистической публицистике вопрос «Что нам делать с Польшей?» оставался дискуссионным.
П.Б. Струве, отрицавший возможность русификации Привислинского края и не видевший «принудительных хозяйственных мотивов» для его пребывания в империи, тем не менее, выступал за его сохранение в составе последней, ибо «
обладание Царством Польским есть для России вопрос <…> политического могущества». Панславист И.И. Дусинский ратовал за «сохранение польской нации и национально-политической автономии её» в составе грядущей «всеславянской союзной державы». М.О. Меньшиков, напротив, призывал в идеале к полному отторжению Польши от России, а, как минимум, к её автономии «в пределах племени своего», но без представительства в Думе и вообще без всякого влияния на российскую жизнь,
в первую очередь в Западном крае.
Таким образом, накануне Первой мировой войны польский вопрос был далёк от разрешения и практически, и теоретически. Конечно, поляки были уже неспособны на вооружённые восстания, но с другой стороны, интеграция Польши в империю продолжала оставаться головной болью правительства и русских националистов.
Даже проблема Западного края считалась весьма острой: в 1910 г. всё ещё актуальным казался призыв: «…
в пределах русского Западного края все наши усилия должны быть направлены <…> к полному возвращению этому краю его исконного русского облика» (И. Дусинсикй). Видный киевский националистический публицист Д.В. Скрынченко в 1907 г. печатал статьи с говорящими названиями: «
Как ополячивается наш белорус» и «
Обрусение или полонизация».
Из трёх вариантов решения польского вопроса, названных в начале этой статьи, безусловно отпал, как совершенно утопический, вариант полного слияния Польши с империей. Хотя мечта Пушкина сбылась, и на карте России появилась Варшавская губерния, тем не менее, было понятно, что это нечто качественно другое, чем губерния Рязанская. Полному отделению Польши, во всяком случае, публично сочувствовали немногие (даже Меньшиков делал здесь оговорки). Очевидно, что на закате империи большинство русских националистов склонялось к той или иной форме польской автономии. Война внесла свои коррективы, и мысль о независимости Польши не только стала достоянием общественного мнения, но и правительства. 12 февраля 1917 г. Особое совещание Совета министров по Польше приняло решение о даровании ей прав независимого государства. Николай II не успел (или не захотел) утвердить этот документ, но от него уже немногое зависело…
http://rusplatforma.org/publikacii/node287/