От 24 января 2013г.
Петербургский историк, публицист, преподаватель СП-бГУ,
Даниил Коцюбинский.Доклад, прочитанный им в Москве в фонде «Либеральная Россия» на тему:
«Глобальный сепаратизм как Agenda для XXI века»
http://www.liberal.ru/articles/5980Тезисы доклада:1.
В 21 веке на месте старых нац-х государств будут появляться региональные объединения. Причины и симптомы:
- мировой эк. кризис, протестные настроения и выступления в США, Европе, на Севере Африки.
"Мои студенты пишут в своих эссе, посвященных текущей политике: «
Нет, мы живем хорошо. Но жить противно. Мы не хотим больше так жить».
Я думаю, что примерно такие настроения характерны и для молодежи в других странах. У меня, кстати, в прошлом году учились американские студенты, и они говорили примерно так же: «
Мы устали находиться в бушевском застое, в этом совершенно лживом, оторванном от народа политическом контексте, где власть США от нашего имени воюет за рубежом, хотя мы этого не хотим, где власть позволяет корпорациям обогащаться, а мы вынуждены с трудом выплачивать образовательные кредиты…».
- Одновременно в разных точках земли вдруг воспламенились, в первую очередь, молодые, а во вторую очередь – и не столь молодые поколения (ведь молодежь в данном случае выступает своего рода инструментом создания атмосферы недовольства и ожидания радикальных перемен, которой начинают дышать и другие поколения)? Если задуматься об этом, то выявится довольно жесткая закономерность.
Новейшая история, история ХХ-XXI столетий, развивается по принципу смены молодежных революционных циклов, между которыми каждый раз пролегают 21–23 года. То есть время, в течение которого вырастает «
застойное поколение». Оно не боится революции, потому что никогда ее не видело. Оно не разочаровано неудачами предшествующей революции, не обременено рухнувшими иллюзиями. И, наоборот, оно хочет хоть чего-то новенького, остренького и радикальненького.
С момента окончания Первой мировой войны, то есть с 1918 года, до начала Второй мировой – 1939-й–1941-й – прошло 21–23 года. Потом с 1945-го по 1966-й – 1968-й (то есть до момента максимального взлета молодежной революции 60-х) также прошло 21–23 года.
При этом совсем необязательно воспламеняются «все, везде и сразу». Какой-то локальный молодежный кластер является инициатором этого всемирного бурления. Кто-то выстреливает первым. В 1968 году это был, условно говоря, Запад:
Америка, Великобритания, Франция, Германия – ведущие страны «золотого миллиарда». А спустя 21–23 года таким застрельщиком оказался
Советский Союз. Наступила эпоха перестройки, которая тоже повлияла на весь мир, тоже радикальным образом переформатировала мировое пространство. И если эту закономерность признать как имеющую право на интеллектуальное существование и прибавить к 1991 году 21–23 года, то мы получаем дату следующего мирового революционного всплеска:
2012 – 2014 годы.-
В чем специфика нынешнего бунта в отличие от всех предыдущих бунтов, революций, войн? В чем отличие нынешнего бунта, если он начался?
Отличие его заключается в том, что у него нет позитивной повестки дня. В 1968 году все было ясно: «
Запрещено запрещать!», «
Даешь полную личную свободу!», «
Общество! Прекрати нами манипулировать!», «
Отцы, вы нас достали!». Одним словом, идеология полной личной свободы: «Нам надоело быть одномерными людьми, мы хотим быть многомерными!» То есть бунт личности, бунт индивидуума. Плюс к этому, конечно, еще какая-то лево-экономическая добавка: социальная справедливость, Маркс, Маркузе и т.д.
Все то же самое, что выплеснулось на Западе в конце 60-х, проросло, наконец, и в посттоталитарных обществах, в которых тогда, в 1968-м, не случилось полноценного идейного переворота.
А вот в 2011-м, 2012-м, 2013 годах, как выясняется, бунтарской идеологии нет. Ярче всего это видно на примере того, что происходит в США, – я имею в виду, прежде всего, движение OccupyWallStreet. Что они требуют конкретного? А ничего! Они выходят на свои манхэттенские площади и скверики и говорят друг другу: «Давайте обсудим, давайте что-нибудь придумаем!» И ничего придумать не могут, кроме эксгумации каких-то экономических законов и проектов из 70-х, даже 30-х годов ХХ века, ограничивающих свободу действий корпораций и банков. То есть никакой полноценной политической программы или хотя бы экономической у «оккупантов» нет.
Наверное, здесь сказался своего рода посттравматический синдром, наступивший у мировой общественности после ХХ века. Идеологии истекшего столетия до такой степени напугали всех, в том числе интеллектуалов, что в XXIвеке стало страшно придумывать что-то новое: «Как бы чего не вышло! Как бы ни началось новое большое кровопролитие!»
- во всех точках возбуждения, которые сейчас так или иначе существуют в современном политическом мире, присутствует один и тот же компонент.
Условно его можно назвать «пугающим», но в то же самое время точным и вполне перспективным и мирным, как мне представляется, словом «
анархия». Если, конечно, понимать под анархией протест общества и «нижних этажей» государственных зданий против национального государства с его неизбежными авторитарными и бюрократическими обременениями. Одним словом, если понимать под анархией не то, что под ней понимали матрос Железняк и какие-то хулиганствующие персонажи эпохи Гражданской войны, а то, что старались вложить в смысл этого понятия теоретики анархизма (в частности, такие, как
Петр Кропоткин).
Речь идет об анархистской концепции региональных самоуправляющихся образований. Кропоткин и другие авторы анархистской теории называли их «общинами», «вольными городами» и т.п. По сути же, речь всякий раз шла о
демократических республиках регионального масштаба, конфедеративно интегрированных друг с другом. Прообразом свободной общины для Кропоткина был вольный феодальный город. Собственно, это и есть регион perse.
Куда стихийно устремляются сегодня все протестующие? И «оккупанты Уолл-стрит», и не согласные с результатами президентских выборов жители южных американских штатов, собирающие подписи за выход из состава США, и обеспокоенные экономической ситуацией жители развитых европейских регионов (Каталония, Шотландия и др.)?
Все они так или иначе стремятся к тому, чтобы выразить вотум недоверия национальному государству как скомпрометировавшему себя и не оправдавшему доверия среднего класса, доверия граждан. Все эти оппоненты «большого национального государства» стремятся выработать ту или иную модель либо прямой, либо представительной локальной демократии – с разной степенью, конечно, успешности.
- За последние 150 лет впервые американская общественность, недовольная результатами политики федерального правительства, вместо того, чтобы, как это случалось раньше, начать готовиться к следующим выборам и попытаться выбрать через четыре года другого президента, решила перевести разговор в совершенно другую плоскость: «А мы вообще хотим выйти из состава США!» Да, людей, поставивших подписи под обращениями, во всех США пока 700 тысяч. Это, разумеется, немного. Однако сам по себе сепаратистский тренд перестал в США казаться заведомо абсурдным, и это куда важнее абсолютных цифр. В Техасе сепаратистские дискуссии идут, впрочем, уже давно. 25 миллионов техасцев производят ВВП, равный ВВП России. И этот штат совершенно спокойно может существовать автономно от США.
- Точно так же рассуждают сепаратистски настроенные граждане и в Европе. Притом еще более радикально. В США, в отличие от Европы, над обществом довлеет идея «великой американской миссии», согласно которой XXI век, так же как и век XX, тоже должен быть «веком Америки» (то есть в США у граждан есть, помимо региональной, еще мощная имперская идентичность). А в Европе имперские грезы давно уже канули в Лету. И поэтому те европейские территории, которые хотят «прорваться в завтра» в виде самостоятельных государств регионального типа, практически уже подходят к финишной прямой.
- На 2014 год назначен шотландский референдум о независимости. В Каталонии принят план из шести шагов по достижению полной независимости. .. Если это случится, если у этих двух экспериментов будет позитивный итог, нетрудно предположить, что то же самое произойдет в Бельгии, которая разъединится на Фландрию и Валлонию. В Италии в 2011 году снова активизировались сепаратистские настроения на севере, где функционирует «Ломбардская лига». И так далее. Территорий, тяготеющих к независимости, в Европе довольно много. Но в Европе это все происходит, в основном, мирным, спокойным способом.
- за океаном есть еще Квебек, который внимательно присматривается к тому, что происходит в Шотландии. И если Шотландия отделится, то и Квебек, судя по всему, проведет уже третий свой по счету референдум о независимости от Канады...
- Если же мы теперь переведем взор на ту часть политической карты мира, в которой расположены так называемые развивающиеся государства, то обнаружим едва ли не повсеместно распространенную террористическую и военно-полицейскую активность. Однако практически во всех случаях речь идет не о действиях каких-то «метафизических злодеев», а о неразрешенных сепаратистских коллизиях.
- Если … допустить, что преодолевается вестфальско-версальская парадигма (когда каждое государство суверенно и может, грубо говоря, творить все что угодно со своими подданными по принципу Cuius regio, eius religio), если предположить, что этот догмат будет ниспровергнут, то открывается путь не только к разрешению противоречий между Барселоной и Мадридом. И не только к тому, чтобы как-то мягко дезинтегрировать США. Открывается путь к тому, чтобы разрешить массу кровавых конфликтов, которые сегодня раздирают человечество и в Африке, и в Азии, и на территории России.
Россия.- В ХХ столетии Россия уже дважды выступила в качестве застрельщика неких глобальных процессов. Поэтому ее пассионарный потенциал, наверное, можно считать израсходованным.
(
Полностью совпадает с моим тезисом «
проект Россия заканчивается» -
Монро).
Это видно хотя бы на примере нынешней российской оппозиции, которая не может ни лидера выдвинуть, ни толком что-то внятное сформулировать. Вместо этого со стороны общества раздается какое-то бесконечное унылое скуление, хотя, казалось бы, есть все предпосылки для того, чтобы это был не нудный стон, а такой же задорный крик, как у арабов на Тахрире или на центральной площади в Тунисе. Тем не менее, несмотря на то, что, может быть, Россия и не будет застрельщиком новой мировой волны, предпосылок для того, чтобы стать одной из модельных площадок глобальной сепаратизации, у России более чем достаточно.
- это единственная страна-гигант, столица которой является самым большим городом страны, концентрирующим львиную долю финансово-экономических активов, транспортных потоков, принимаемых решений по вопросам, касающимся всех уровней, etc., то есть таким городом-пауком, который доит и душит всю остальную территорию, все остальные земли, не давая им устойчиво развиваться.
- это страна, которая не может себе позволить «роскошь» политической модернизации, без чего развитие в XXI столетии просто невозможно. Политическая модернизация в такой многонациональной и никогда не существовавшей в условиях свободы стране всегда приводит только к одному – к моментальному распаду. Едва такое политическое пространство либерализуется, земли, их которых оно состоит, тут же начинают разбегаться в разные стороны, как тараканы с включенной плиты. Так было и в 1917 году. К 1918 году России уже не существовало. Ее большевики затем «железом и кровью» собрали заново.
Такой же моментальный обвал случился и в 1991–1992 годах. Советский Союз распался, и вслед затем сразу продолжила расползаться собственно Россия. Ведь Чечня отделилась от России еще даже до того, как рухнул Советский Союз, – мы про это как-то забываем! А Дудаев, между тем, пришел к власти и провозгласил суверенитет Чечни еще в октябре 1991 года.
Что произойдет, когда Россия прекратит свое существование как единое государство в ныне существующих границах? Скорее всего, в экономическом плане построссийская территория разойдется по трем направлениям. Уже сейчас наблюдается тяготение разных групп регионов РФ к разным полюсам мировой экономики: азиатско-тихоокеанскому, североамериканскому и евросоюзному центрам тяготения. Если исчезнет имперский московский держиморда, московская вышка, в которой сидит главный надсмотрщик, то процесс интеграции по этим трем направлениям просто будет осуществляться более свободно и динамично.
- Сохранятся общие транзитные «евразийские» функции, никуда не денутся языковые и культурные контакты. Однако макроэкономически разные построссийские регионы просто «уйдут» в разные зоны. То есть никакой евразийский проект, о котором ныне так любит говорить Кремль, мне кажется, Россию не ждет. Ее ждет построссийский проект расхождения по трем упомянутым базовым направлениям.
Современная «Арабская весна» – это, как мне кажется, не аналог иранской революции 1980 года. Давайте посмотрим, что будет дальше, события разворачиваются буквально на наших глазах.
Что же касается сращивания российской власти с православием и русским национализмом. …Русский национализм, все эти уваровские и прочие «триады» («православие, самодержавие, народность», «Россия для русских» и т.д.) как гражданско-политический проект жизнеспособны лишь в определенной ситуации. А именно, когда этот курс активно насаждается «сверху». Самим обществом «снизу» он не порождается. Российское общество стихийно, то есть без властного принуждения, не порождает парадигму «православия, самодержавия и народности». Как ни странно, стихийно оно порождает не русско-националистическую и не имперскую, а региональную «парадигму идентичности».
-
внутри России никакой русской идентичности в гражданско-политическом смысле нет. И, прежде всего, потому, что
нет никакой собственно русской территории. А идентичность всегда привязана к какой-то конкретной и четко очерченной территории. И потому не может быть успешного православно-русского проекта. Успешный проект должен быть привязан к какой-то земле. Но никакой Святой Руси на карте и в жизни нет. Точнее, она есть только в Интернете и в воспаленных мозгах неких бородатых идеологов.
- Ведь и перестройка началась не потому, что Советский Союз не мог дальше жить, а потому что самим «начальникам» в какой-то момент просто «всё надоело». Да, они были романтиками-шестидесятниками, а нынешнее начальство – сплошь «прагматики-нулевики», но и их постепенно утомляет ситуация «триумфального тупика». Все равно ведь видно, что не сегодня–завтра что-то случится.
Татьяна КУТКОВЕЦ: Вы сказали, что у русских нет этнической консолидации. И объяснили это тем, что нет такой земли – Святой Руси. И ее действительно нет, и это - проблема. Все постсоветские годы, а раньше, можно сказать, столетия ее удавалось камуфлировать какими-то разнообразными - более удачными или менее удачными - «объяснялками». Тем не менее, факт остается фактом: нет у русских своей земли. У татар есть, у калмыков есть, у всех есть, а у русских нет. Не считаете ли вы, что это может стать некоей миной для русского регионализма, как вы его формулируете?
Даниил КОЦЮБИНСКИЙ: Я не считаю это миной, я считаю это предпосылкой. То есть я с вами в целом согласен. Конечно, это предпосылка того, что в условиях политической свободы гражданский политический проект под названием «Русь» не реализуется, а реализуются региональные проекты.
- глобальный мир, ориентированный на идею прогресса, сформировался к окончанию Первой мировой войны. Вот с этого момента, с 1918 года примерно, циклы и «стартовали».
- 1939 –1941 годы.
- с 1945 года, когда закончилась Вторая мировая война, начинается новый цикл. Войны мы все-таки исключаем, потому что это экстраординарная ситуация. Потом 1945-й – 1968-й.
- Что касается ваших представлений о том, что можно переформатировать Россию в федерацию, я уже об этом коротко сказал. Но еще раз повторю, что
империя в федерацию в принципе не превращается. А уж такие государственные образования, как Россия, переобремененные окраинами и завоеванными территориями и вообще структурированные изначально по принципу ордынского захвата и придавливания сверху всех «освоенных» территорий, в федерацию не могут преобразоваться ни при каких, даже самых благоприятных, обстоятельствах. Просто потому, что как только в эту регионально-тюремную по своей природе систему запускается вирус свободы, система немедленно разваливается. И уже потом начинаются рефлексии на тему о том, хорошо это или плохо – то, что империя развалились. …как показывает постсоветская история, назад все равно ничего не склеивается. Никакая постсоветская федерация на обломках СССР не образовалась. И никакой настоящей, не фиктивной федерации из России не может произрасти в принципе.
-
Москва – это не Нью-Йорк. То есть не город, который честно зарабатывает себе на жизнь, не прибегая к внеэкономическому принуждению. Вы только посмотрите, за счет чего живет и процветает Москва. Она живет за счет имперски структурированного госорганизма, когда все решения принимаются в Москве, все ресурсы проходят через Москву, даже транспортные потоки – самолеты все через Москву теперь летают. А если это у нее отнять, то в Москве возникнет куда больше проблем, чем тех бонусов, о которых вы говорили.
- в США тоже есть английский язык, и в Австралии – английский язык, и в Канаде – английский язык, и везде в школах читают Шекспира, и везде существует англоязычная среда. Рок-н-ролл – тоже единый для Англии и Америки как некий пласт культурный. И многое другое – по сей день. Но, тем не менее, Америка еще в XVIIIвеке отделилась от Великобритании. И правильно сделала.
Точно так же и с гипотетическим построссийским пространством. Да, разумеется, граждане в большинстве построссийских региональных государств будут говорить на русском языке, на котором они и сегодня говорят. Но это вовсе не значит, что Архангельску и Кубани надо жить в одном государстве. Это все-таки разные гражданские общности, им не требуется «общерусское» начальство даже в лице такого прекрасного города, как Москва
- сама конструкция России предусматривает наличие «старшего брата», который навязывает всем остальным свой язык, свою идеологию или религию, свою политику, «свою» столицу. И все это, разумеется, вызывает напряжение и отторжение.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Но такой вышла реализация 
масса уютных забегаловок... 
Поговорить-то можно, а вот толку 
Слишком много "бы"...
Не зря я говорил, что если Россия распадется, то Москва будет жутким захолустьем. Сама по себе она экономически никак не выживет.
