Женеве я примыкаю к Ленинской группе и там же знакомлюсь с Владимиром Ильичом Лениным, с которым у Карпинского провожу целый день его приезда в Женеву.

Владимир Ильич потом в письме к Карпинскому звал меня гостить к нему под Краков, где он тогда жил.

Летом 1914 года возвращаюсь в Россию на летние каникулы. 5 июня проезжаю через Берлин. 14 июля была объявлена война, и думать об обратном возвращении в Швейцарию мне не пришлось. Оставшись в России, я опять вошел в партийную работу и сначала работаю на легальном партийном книжном складе "Правда", а затем по рекомендации большевиков Л.Н.Старка и моего брата и по приглашению Комаровского (Данского) делаюсь заведующим конторой легального большевистского журнала "Вопросы страхования". В то время мне было 19 лет. В конце 1914 года, когда мне исполнилось 20 лет, был объявлен манифест о первом досрочном призыве в армию и я должен был бросить работу и поступить в войска. 9 февраля 1915 года я впервые надеваю военный мундир, в двадцатых числах того же месяца попадаю в школу прапорщиков, а 14 мая получаю чин прапорщика и назначение на фронт. Это было самое тяжелое время на фронте, когда войска наши, не имея снарядов, деморализованные отступали и сдавали город за городом. В двадцатых числах я был уже на фронте, а 30 мая мне пришлось отбивать яростные атаки немцев на Варшаву и я наконец свалился отравленный удушливыми немецкими газами, бывшими тогда еще новинкой. Однако лечился я недолго, и приблизительно через две недели получил назначение на южный фронт в 3-ю армию, которая была выбита с Карпат и в ужасном состоянии отступала по Галиции. Я нашел эту армию уже на нашей территории и вместе с ней сделал тяжелый путь по Люблинской и Холмской губерниям.

Наконец 9 июля у местечка Пяски, во время нашей контратаки, я был тяжело контужен в голову, спину и ноги. Я был вынесен с поля сражения, эвакуирован в тыл и в полубессознательном состоянии доставлен в Петроград. Здесь врачи констатировали у меня паралич обеих ног, порез обеих рук, потерю памяти Корсаковского типа, полную анастазию и понижение психической сферы. Я был положен в лазарет сахарозаводчика Кенига и пользовал меня один из лучших невропатологов ассистент профессора Бехтерева, доктор медицины В.В.Срезневский. Благодаря заботливому уходу и знанию врачей ровно через год я смог встать на ноги, хотя комиссия врачей забраковала меня для фронта и причислила к 3-й категории 2-му разряду, т.е. разрешила службу исключительно на нестроевых должностях в обстановке мирного времени. Назначение я получил как бывший студент-естественник в запасной Огнеметно-химический батальон, находившийся в Петрограде. Я воспользовался своим пребыванием в Петрограде и опять вошел в партийную работу. Вместе с братом и с Л.Н.Старком, С.Рошалем (моим товарищем еще по "витмеровскому делу") я организую ряд собраний, на которых мы ведем энергичную полемику с оборонцами. Так как я и мой брат оба военные (брат в это время учился в отдельных гардемаринских классах), то мы усиленно оберегаем свою квартиру, устраивая на ней только сугубо конспиративные заседания, и тем не менее, на трех из них были провокаторы, на двух – Черномазов, на одном меньшевик Витка, известный под кличкой "Актив". В том же году, видя, что партийное наше издательство "Прибой" бездействует, мы с моим братом, Старком и П.В.Лашеевичем и еще несколькими товарищами (кажется, в их число входил пресловутый Черномазов) организовали большевистское издательство "Волна", работавшее вплоть до революции и выпустившее целый ряд брошюрок Каменева, Зиновьева, Цаперовича и других. Издательство это было утверждено ЦК и в него был делегирован представитель последнего.

В февральской революции я непосредственного участия не принимал, так как сутки с 26 на 27 февраля был дежурным офицером. Батальон же наш, как ненадежная часть, не был вызван усмирять восстание и, действительно, после переворота одним из первых санкционировал его и признал Временное правительство.

В первых числах марта я вместе с группой товарищей, делегированных Кронштадтским комитетом партии (Дмитрий Жемчужин, впоследствии расстрелянный в Гельсингфорсе белофиннами, Федор Дингельштедт, Пелихов и солдат Зинченко, всего нас было 5 человек), отправился в Гельсингфорс, где стоял почти весь наш Балтийский флот, для партийной работы.

Наша работа в Гельсингфорсе пошла успешно с первых же ее шагов. В день приезда на митинге на линейном корабле "Республика" нам удалось собрать 100 рублей в пользу газеты, которую мы хотели поставить, а буквально на третий день нашего приезда мы выпустили первый номер большевистской газеты под названием "Волна". Ввиду отсутствия в Гельсингфорсе партийной организации, мы назвали эту газету органом Свеаборгского матросского большевистского коллектива. Одновременно нами было приступлено к организации большевистских ячеек, и вскоре нам удалось создать Гельсингфорсский комитет. Вся работа наша протекала в атмосфере страшной травли и клеветы, которую сейчас же поспешили распространить по нашему адресу наши партийные и другие враги. "Волну", которую мы с Жемчужиным поставили совместно, я после его отъезда вел один, являясь одновременно и редактором, и единственным постоянным сотрудником, и выпускающим, и корректором. В середине апреля, после общегородской партийной конференции, на которой я председательствовал, когда наша организация в достаточной степени окрепла и насчитывала уже свыше тысячи человек и когда в Гельсингфорс приехали другие ответственные работники, как то т.т. Кирилл Орлов, Бон, Владимир Залежский и другие, я смог вернуться в Петроград. В Петрограде я по-прежнему формально числился офицером Запасного огнеметно-химического батальона, хотя бывал там только изредка, а все остальное время отдавал партийной, главным образом, газетной работе. Сперва я редактировал с т. Подвойским и Невским газету "Солдатская правда", затем во время отъезда брата из Кронштадта редактировал за него кронштадтскую газету "Голос правды". Во время июльских дней я принимаю активное участие в событиях. Прежде всего, я на собраниях всех комитетов Запасного огнеметно-химического батальона призываю батальон присоединиться к общему требованию Петроградского гарнизона о передаче власти в руки Советов и выступить с этим требованием на улицу. Этот мой призыв не встречает сочувствия в тогда еще оборончески настроенном батальоне. Затем, по поручению военной организации, я совместно с К.С.Еремеевым пытаюсь достать оружие для большевистски настроенных частей. 5 июля, когда уже выяснилось, что Временное правительство собирается силой подавить возникшее движение, я опять таки совместно с К.С.Еремеевым делегируюсь для переговоров с главнокомандующим войсками ПВО ген. Половцевым, который заверил нас, что никаких вооруженных действий против нас предпринимать не собирается. Тем не менее, на другой день, 6 июля, помощником ген. Половцева поручиком Кузьминым нам был представлен ультиматум разоружиться и сдаться. Когда войска Временного правительства обступают нас со всех сторон, я принимаю от тов. Подвойского командование над Петропавловской крепостью, где сгруппировались преданные нам части, главным образом кронштадтские матросы и пулеметчики 1-го пулеметного полка. После небольшой осады мы сдались. Таково было и решение ЦК, переданное нам специально делегированным к нам т. Сталиным. После кратковременного ареста я, также как и прочие мои сотоварищи, был выпущен не свободу, а дело о нас было передано особой следственной комиссии. Однако события шли с такой головокружительной быстротой, что комиссия эта так и не смогла закончить своих работ. (Более обстоятельно июльские события и мое участие в них описаны в моей книге "От Февраля к захвату власти", "Прибой", 1927).

Июльские события и последовавшие после них гонения на меня со стороны командира и офицеров сильно подняли мой авторитет в глазах моих солдат. Я немедленно избираюсь сначала заместителем председателя батальонного суда, затем членом батальонного комитета, членом многих комиссий, затем товарищем председателя батальонного комитета и наконец членом Петроградского Совета, вместо ранее выбранного туда меньшевика. Однако работа в батальоне и Петроградском Совете не отвлекает меня от продолжения прежней работы.

Раньше, чем ПК и ЦК успевают восстановить после июльского разгрома свои партийные издания, мы с Подвойским и Невским, обойдя ряд типографий, наконец с трудом устраиваемся в одной и продолжаем издание "Солдатской правды", но уже под новым названием "Рабочий и солдат". Вскоре "Рабочего и солдата" Временное правительство закрывает, тогда мы издаем ту же газету под названием "Солдат". Таким образом я работаю вплоть до Октябрьского переворота. 21 октября я получаю от образовавшегося тогда Военно-революционного комитета назначение комиссаром своего Запасного огнеметно-химического батальона, а на следующий день, помимо этого – комиссаром Запасного Гвардии гренадерского полка. Вместе с этими двумя частями я держу в своих руках всю Петроградскую сторону, а когда разыгрывается восстание юнкеров Владимирского военного училища (Павловское военное училище предусмотрительно было целиком мною арестовано), принимаю на себя первый его удар и участвую в его подавлении. Подробнее об этом описано в той же книге моих воспоминаний. Когда Керенский под Петроградом был разбит и позиции наши укрепились, брат пригласил меня поехать вместе с отрядом на поддержку Москве, где в это время проходили бои с войсками Временного правительства. Отрядом этим, в состав которого, кроме пехоты, входили две бронеплощадки Путиловского завода, командовал полковник Потапов, комиссарами его были Еремеев К.С. и М.С.Вегер (отец), а брат командовал головным матросским отрядом. Брат уговаривал меня поехать с ним, так как в отряде не было ни одного боевого офицера-коммуниста. Недалеко от Петрограда наш отряд напал на след бронепоезда, действовавшего под Детским селом, и, следуя за ним по пятам, настиг его вблизи Бологого у ст. Кунженкино, где мы встретили неожиданную поддержку со стороны Кунженкинского гарнизона. Я принял командование матросскими цепями, которые вплотную подошли к бронепоезду. После коротких переговоров бронепоезд без боя сдался, хотя и большая часть офицеров бежали из него переодетыми. Вследствие этого инцидента, в Москву мы прибыли, правда, с богатыми трофеями, но уже поздно, так как бои закончились и власть прочно находилась в руках Московского Совета. Некоторое время наш отряд, как самый надежный, использовался т. Мурановым для массовых обысков с оцеплением целых районов, но потом ему было дано задание двигаться на юг для противодействия ген. Каледину, который тогда уже пытался задерживать поезда с продовольствием и углем, следовавшие на север. Для этой цели отряд коренным образом переформировался. От первоначального отряда остался только как ядро матросский отряд, отряд петроградской Красной гвардии, отряд броневых автомобилей, путиловские площадки и бронепоезд Керенского. Полк, во главе которого стоял полк. Потапов, вместе с ним самим вернулся в Петроград, вместо него к отряду были присоединены Московская школа прапорщиков, проявившая во время переворота лояльность к Московскому Совету, батарея артиллерии и несколько технических команд. Так как полк. Потапов уехал вместе со своим полком, т.т. Еремеев и Вегер также уехали в Петроград, наконец, даже брат был отозван для работы в морском комиссариате, то в отряде произошли новые выборы всего командного состава, причем начальником отряда был избран матрос Ховрин, известный мне еще по Гельсингфорсу, а я был избран начальником штаба отряда. Кроме того в отряд вскоре приехал в качестве комиссара отряда специально делегированный представитель Петроградского военно-революционного комитета прапорщик Павлуновский. В десятых числах ноября отряд погружается в эшелон и покидает Москву. Первая остановка была в Туле, где отряд пробыл около двух дней и одним своим присутствием помог Совету взять власть в свои руки. Следующую остановку, уже более основательную, отряду пришлось сделать около Белгорода. Дело в том, что нами были получены сведения о продвижении с фронта по направлению на Новочеркасск, где тогда собиралась вся контрреволюция, 9 ударных полков. Говорили, что вместе с ними едет в Новочеркасск и сам ген. Корнилов. Мы на всех парах направились к Белгороду, через который они должны были проследовать, и здесь устроили им засаду с намерением ни за что не пропустить их дальше. Бои с ними с переменным успехом длились несколько дней, сильную помощь оказал нам подоспевший с юга отряд черноморских матросов, во главе которого стоял матрос Федоров, а начальником штаба состоял какой-то поручик, в результате все ударные полки были разбиты наголову и рассеялись, оставив нам много пленных и перебежчиков. Я, являясь начальником штаба своего отряда, не только работал в штабе, но и принимал непосредственное участие в боевых действиях, командуя цепями. Конечно, думать в то время о своем здоровье не приходилось, и я, естественно, недооценивал своих сил. В результате упорной работы, многих бессонных ночей, нервного напряжения и больших переходов пешком я свалился с ног. У меня случился нервный рецидив паралича левой ноги, правда, в легкой степени, так как ногой я, хотя и с трудом, владел. Комиссия врачей в Белгороде прописала мне четырехмесячный отдых, но я, убедившись, что к военным действиям я больше не пригоден, стал спешить в Петроград, где в это время началась правительственная работа нашей партии. Встретившись опять со своим сотоварищем по газетной работе т. Подвойским, который в то время был комиссаром по военным делам, я принял его приглашение быть секретарем Наркомвоена. В этой должности я проработал с декабря 1917 года по март 1918 г. В марте 1918 г., когда Наркомвоен эвакуировался в Москву, я, не желая покидать Петроград, принял предложение тов. К.С.Еремеева, бывшего тогда главнокомандующим войсками Петроградского военного округа, и сделался управляющим делами штаба округа. Расставаясь со мной, тов. Склянский возложил на меня, помимо того, обязанность быть комиссаром Главного военно-судного управления, каковым я был до самого его расформирования, имевшего место в июле 1918 г. В середине 1918 г. ПК(б) постановил привлечь наряду с целым рядом других ответственных работников к партийной работе и меня и прикомандировал меня с оставлением во всех прежних должностях к "Красной газете". Эту газету я редактировал сперва совместно с тов. Володарским, а потом, после его убийства, в составе редакционной коллегии из трех товарищей: Ливорского, Харитонова и меня. Однако работа в газете при одновременной работе в военном комиссариате, где я был очень занят, чрезвычайно изнуряла меня, и я упросил ПК(б) освободить меня от этой работы, на что ПК(б) согласился. В конце 1918 года, когда к военной работе стали привлекаться военные специалисты, я, ввиду учреждения должности начальника штаба округа, предложил должность управляющего делами военного комиссариата упразднить, учредив вместо нее должность начальника Политического управления. Мое предложение было принято, и впоследствии по этому же образцу были организованы все окружные военные комиссариаты республики. Первым начальником Политического управления Петроградского военного округа был назначен я. Однако в этой должности я пробыл недолго. Тов. Подвойский давно уже звал меня в Москву, где он в то время являлся членом Революционного военного совета республики и председателем Высшей военной инспекции. В декабре 1918 года я приехал в Москву, где был назначен председателем инспекционных комиссий Высшей военной инспекции. Почти весь 1919 год я разъезжаю по России, инспектирую и инструктирую воинские части и военные учреждения. В конце 1919 года Высшую военную инспекцию несколько урезали в правах, так что работа в ней потеряла в значительной степени свой интерес. С другой стороны, боевые действия на фронтах разгораются с небывалой доселе остротой, и начинается знаменитый поход Деникина на Москву. Все это вместе взятое заставляет меня принять предложение комиссара Полевого штаба тов. Гусева и перейти к нему на работу. Ввиду сильного продвижения Деникина, для обороны подступов к Москве организуется так называемый Московский оборонительный сектор в составе губерний Московской, Рязанской, Тульской, Калужской. Командующим войсками этого округа назначается тов. Гусев, причем предполагалось, что в случае начала боевых действий в секторе командование примет сам Главком. Начальником штаба сектора назначается ген. штаба В.Л.Барановский, а я назначаюсь комиссаром штаба. Работа была живая и интересная. Мы выбрасыали с территории сектора все не годящееся для боя и из всего способного драться, будь то отряды особого назначения, вохры и или ЧК, сколачивали боеспособные части. Кроме того, велись некоторые фортификационные работы. В ноябре 1919 года Деникин, не доходя до нашего сектора и лишь местами перейдя его границы, был от Москвы отбит, стал отступать к югу, и самая необходимость существования Московского сектора исчезла. Незадолго до его окончательного расформирования я принимаю предложение т. Подвойского и перехожу работать к нему в Главное управление Всевобуча. Во Всевобуче я занимал последовательно целый ряд должностей, иногда по две или три сразу, и наконец сделался комиссаром управления.

В октябре 1920 года у меня случился второй рецидив паралича левой ноги, на этот раз более серьезный, чем в 1918 году. Пользовавший меня профессор невропатолог Рахманов, поднявший меня на ноги сравнительно скоро (через два месяца), категорически посоветовал мне переменить обстановку и если можно – уехать за границу.

Использовав предоставленный мне по болезни месячный отпуск для поездки в Ригу, я получил там приглашение от моего старого друга Александри работать в качестве консула РСФСР в Либаве, на что я охотно откликнулся. ЦК согласился на это назначение, и 10 февраля 1921 г. я был уже с подобранным мною штатом в Либаве. В Либаве я проработал до 2 апреля 1922 г. Там у меня была очень интересная работа сначала по приемке, фильтру и дальнейшему направлению в Россию американских эмигрантов, а потом, помимо общей консульской работы, секретная работа по заданию некоторых учреждений.

Пробыв в Либаве 14 месяцев, я возбудил вопрос о моем переводе на другую работу и в апреле 1922 года был отозван в Москву.

Здесь Оргбюро ЦК, учитывая мой газетный опыт 1917 года, оставило меня сперва при ЦК для руководства и инструктирования провинциальной печатью, а затем командировало в Ленинград для практической работы. В Ленинграде я с мая 1923 г. редактировал "Вечернюю красную газету", а затем с августа 1924 г. по август 1930 г. был заместителем заведующего ленинградского облистпарта и членом редколлегии журналов "Красная летопись" и "Шахматный листок". В августе 1930 г. постановлением ЦК был назначен советником полпредства СССР во Францию. На этом посту пробыл до января 1932 г. С дипработы ушел по личному ходатайству. В январе 1932 г. был назначен зам. директора ленинградского Института истории ВКП(б) с исполнением обязанностей члена редколлегии журнала "Красная летопись".

Кунгуров: "Слава Сталину!"

..
На примере России существует другая система – система «князя»
Обычно, этот человек в моральном аспекте нечистоплотен. Его система – система сохранения личной власти любой ценой. Отсюда можно просмотреть иерархию построения. Как правило, это невежественные подхалимы, для которых появление любого специалиста – объявление «ядерной» войны их благополучию.

«Профи» князю нужны на уровне простейших организмов – ремонт обуви, зубов пошив одежды, ремонт авто и т.д…
Князю нужен «быдлоскот», прошу простить за тавтологию для тех, кто понимает. Нужна, по сути, неквалифицированная рабочая сила, лучше неквалифицированная, потому что профи сначала начнёт задавать неудобные вопросы, а потом и начнёт действия, ведущие к слому системы власти князя. Ценность этого «быдлоскота» для князя ничтожна. Потому что воспроизводство людей такого уровня возможно чем угодно – аннексиями, притоком мигрантов ( с раздачей паспортов в аэропорту ). Вспомним хотя бы «демографические» программы Гитлера.

Единственное на что нужны профессионалы князю – производство оружия. Только наличие оружия позволяет князю удерживать власть и полное его отсутствие у населения как возможного фактора угрозы данной власти.
Как уже было описано везде идут поиски таких же по образу и подобию – во всех странах, потому что с системой вируса князю разговаривать крайне сложно – там везде, на всех уровнях «профи».

Почему Путин воюет за Украину. Единственный повод, который может объяснить абсолютно всё – оружие. Россия становится абсолютно невооружённой, третьесортной страной – без авиации, без вертолётов, и, самое главное, — без ядерного оружия. Это для России – полная смерть! Точнее не для России, а для системы князя. Дальнейшие шаги полностью предсказуемы.

Система вирус перенаправляет потоки людей и выводит их на абсолютно новый качественный уровень возможности получения доходов «из воздуха» — IT- технологии. В системе князя – это полная сумасшедшая фантастика.

Как уже было сказано — князю специалисты не нужны. Но проблема системы князя состоит в том, что воспроизводство ресурсов – в первую очередь финансовых требует постоянного рассмотрения. Если в системе вируса эта проблема решается фактически автоматически – за счёт высококвалифицрованных кадров, то рано или поздно для системы князя это становится ДИКОЙ необходимостью. Решается эта задача несколькими примитивнейшими способами.

1.Всеобщей национализацией, сначала тихой, а потом – «с ускорением». Таким образом, система концентрирует финансовые потоки в своих руках, ставя на руководящие должности данных потоков «своих людей», отобранных также – не по принципу квалификации, а по принципу «верности» «сюзерену». Им позволяется « в меру отщипывать кусочки», сохраняя главное правило – основная река финансов – хозяину. Так как квалификация этих людей низкая, как и моральные качества, потому что с каждым последующим назначением планка моральных принципов их снижается, « у генерала свои дети есть», то каждый из этих потоков постепенно начинает иссякать. Во всех сферах жизнедеятельности слуги князя получают полномочия, обеспечивающие приток финансов. Зарегулирование всей жизни государства становится абсолютным, приводя рано или поздно страну к естественному итогу – сначала — авторитаризму, а потом и к тоталитаризму. Вот тогда вступает в жизнь второй способ –

2.Изъём денег из карманов граждан. Этот способ решается величиной наглости «слуг князя». Некоторые способы – штрафы, поражающие своей несуразностью и величиной, налоги на «воздух», всякого вида пошлины на, начиная от разрешения на перепланировку квартир, заканчивая созданием института импортёров и т.д.

3.Третий способ – заимствования. Но у каждого князя получается по-разному, поэтому за основной принимать его сложно.
Но рано или поздно вся система приходит к финансовому тупику. Денег нет из «ниоткуда», слуги хозяина приходят к пониманию, что свой карман ближе, с последующими их посадками (зачатки системы вируса), а граждане ограблены до последнего предела. Начинается самое интересное:

Для поддержки своей системы князь ищет способы её поддержания и сохранения. В ход пускается Идеология. Князь вне критики. Никто не имеет права подвергать сомнению его действия. Для отвлечения внимания идут в ход абсолютно все возможные и невозможные небылицы. Но самым действием являются небылицы об исключительности национальных особенностей.

По «Википедии» нет определения фашизма, но есть четыре признака, его (фашизм) характеризующие:
1. Тоталитаризм – вмешательство государства посредством чиновников абсолютно во все сферы жизнедеятельности как государства в целом, так и каждого отдельного гражданина.
2. Национализм – то, что писалось выше – превозношение особенностей отдельной нации в её, якобы, особой дорогой цивилизационной направленности.
3. Культ личности – князь вне критики, некорректно, — «рейтинги» князя зашкаливают.
4. Милитаризм – основное – выдвижение человека с ружьём в число самых необходимых людей в государстве – полиции спецслужб, военных. Идеология направлена на поддержание данного утверждения. Постоянно крутятся какие-то идеологические «сериалы» подразумевающие превентивность данной профессии (профессии милитаризованного человека) над другими. Плюс расходы на оборону начинают в процентном отношении оттягивать основную долю государства, в связи с «усыханием» финансовых притоков в саму систему.
Получается, что само государство – отдельная «самодостаточная» система ассоциируется с князем, чиновниками всех уровней и военными (которые по своей сути есть самой главной составляющей и являются такими же потребителями прибавочной стоимости, как и все перечисленные выше).
Путь к самоуничтожению системы расчищен: места для людей, создающих прибавочную стоимость, в стране не осталось. Нет места инженерам, вынужденно, постоянно повышающим (как во всех странах) свою квалификацию (иначе они эту квалификацию потеряют). Нет места ОПЫТНОМУ рабочему со стажем. Опытные работники со стажем не нужны (пусть более качественно, но медленнее делающие свою работу ). Далее только путь в никуда. Нет места тем, кто реально создаёт продукт, продаёт этот продукт, увеличивая внутренний валовый продукт государства, так называемый ВВП.

Когда князь, воюя с собственным народом, двигает его к нищете, и в это же время круглосуточно, в режиме нон-стоп идёт зарабатывание денег в странах с системой вируса. Разрыв в развитии получается колоссальный.