Сергей Плохий ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ

Вашингтонская дилемма

Пятого сентября Съезд народных депутатов принял решение о самороспуске и приостановлении действия Конституции СССР. В тот же день американский президент созвал Совет по национальной безопасности, чтобы, в частности, обсудить вопрос сохранности советского ядерного арсенала. Речь также шла о необходимости разработки прежде отсутствовавшей широкой программы действий применительно к Советскому Союзу. В начале заседания Буш заявил: «Долгожданное освобождение стран Прибалтики и ряд аналогичных актов других республик поставили нас в довольно сложное положение». Это было правдой.Администрация четко различала свою политику применительно к Прибалтике и к другим республикам СССР. То, что было хорошо для Прибалтики, считалось вредным для Украины. Но даже если поддержать центр в его противостоянии с союзными республиками, о каком именно центре речь? Выступить на стороне Ельцина с молодыми революционерами или Горбачева с его командой опытных либеральных реформаторов? Пресса долго критиковала Буша за поддержку президента Советского Союза и игнорирование российского лидера. Стоит ли теперь Америке поддержать Ельцина? Несколько лет спустя Буш и его советник так сформулировали стоявший перед ними вопрос: «Ельцин — герой. Настоящий герой. Но кем он будет через месяц?»15

Буш попросил у совета помощи, хотя и сообщил, что предпочитает ждать: «Мы не должны играть на публику». Осторожность Буша не разделял лишь один из присутствовавших — пятидесятилетний министр обороны Ричард Чейни. В отличие от Буша и Скоукрофта, он был уверен в необходимости и способности США оказывать влияние на положение в Советском Союзе: «Думаю, до конца еще далеко. До сих пор сохраняется опасность восстановления авторитаризма. Боюсь, что если примерно через год все рухнет, нам придется объяснять, почему мы не сделали больше… Мы должны вести процесс, направлять его»16.

Чейни выступил за расширение контактов правительства США с советскими республиками. Фактически это означало курс на дезинтеграцию СССР, которая привела бы к устранению советской угрозы и сокращению военных расходов США. Министр обороны не видел разницы между провозглашением независимости прибалтийскими республиками и Украиной и был уверен, что Америка должна содействовать стремлению к государственности тех народов, которые этого хотят. Чейни предложил открыть в каждой советской республике консульство. Распределение помощи США и «Большой семерки» через Москву (на этом настаивал Скоукрофт) министр обороны считал признаком «старого мышления». Буш и Скоукрофт позднее охарактеризовали требования Чейни как «завуалированную поддержку дезинтеграции СССР».

Ответить Чейни пришлось Джеймсу Бейкеру — личному другу Буша, о влиянии которого на президента знал каждый в Белом доме. Бейкер считал, что США должны использовать имеющиеся рычаги влияния на Советский Союз. В меморандуме, подготовленном его сотрудниками, говорилось: «Хотя определяющая роль в происходящем будет принадлежать людям на местах, наши заявления, как это и было в дни путча, будут влиять на действия лидеров». Перед началом заседания Совета по национальной безопасности Бейкер озвучил журналистам пять принципов политики Соединенных Штатов в регионе. Их можно было рассматривать как инструкцию для глав советских республик: 1) мирный характер самоопределения; 2) нерушимость существующих границ; 3) уважение к идеям демократии и верховенству права; 4) признание прав человека, в частности, прав этнических меньшинств; 5) признание международных обязательств, взятых на себя Советским Союзом. (Последний пункт касался необходимости выполнения только что подписанного Горбачевым договора СНВ-1.)

Бейкер не хотел, чтобы Горбачев и его приближенные оставили сцену после всего, что они сделали для улучшения советско-американских отношений. Этих людей в Госдепартаменте знали, симпатизировали им и понимали, чего от них ждать. При этом никто толком не знал ни Ельцина, ни Козырева (о других советских республиках нечего и говорить). Люди из окружения Шеварднадзе предупреждали американских дипломатов, что Москва слабеет, а национализм на окраинах набирает силу. В подготовленном для Бейкера после поражения ГКЧП меморандуме упоминалось о «реальной возможности того, что провозглашение независимости республик СССР приведет к территориальным, экономическим и военным конфликтам между ними». На заседании Бейкер заявил: «Нам стоит повременить с открытием консульств [в республиках] и сделать все возможное для укрепления центра». Кроме того, он упомянул о том, что в случае распада Советского Союза могут возникнуть осложнения: прежде всего вспышки насилия и бесконтрольное распространение ядерного оружия17.

Чейни это не убедило: он считал, что администрация упускает шанс. Упоминая о проблеме, возникшей после провозглашения независимости второй по размеру республикой СССР, он спросил: «Что нам делать с Украиной? Мы только реагируем». Буш поинтересовался, войдет ли Украина в обновленный Союз, и Чейни ответил отрицательно: «Добровольный распад СССР отвечает нашим интересам… Если демократия потерпит поражение, нам будет проще иметь дело с малыми государствами». Бейкер заметил: «В наших интересах мирный распад Советского Союза. Нам не нужна вторая Югославия». Поддерживавший Бейкера Скоукрофт спросил, поддержит ли тот сохранение Союза, если это окажется единственным способом избежать кровопролития. Тот вполне предсказуемо заявил: «Мы заинтересованы в мирном изменении границ в соответствии с Хельсинкскими соглашениями». Скоукрофт продолжал: «Если распад будет сопровождаться кровопролитием, должны ли мы противостоять распаду?» Бейкер выступал за сохранение статус-кво и сотрудничество с республиканскими лидерами без поддержки дезинтеграции СССР. Чейни считал иначе. По его мнению, развитие отношений с республиками позволяло достичь значительных результатов.

Единственным вопросом, по которому Буш в тот день предложил определенные меры, была проблема ядерного разоружения. Генерал Колин Пауэлл, возглавлявший Объединенный комитет начальников штабов, был уверен: пока ядерное оружие в руках советских военных, а не политиков, оно в безопасности. Пауэлл длительное время участвовал в ядерной дипломатии и был знаком со многими высшими чинами Советской Армии. Он был склонен им доверять. При этом он не доверял политикам новой волны и не поддерживал идею перемещения ядерного оружия в РСФСР из остальных республик. Пока центр контролировал армию, у США оставалась, по-видимому, последняя возможность чего-то добиться от СССР в этой сфере. Буш поручил Чейни подготовить обращение к Советскому Союзу с предложением о сокращении ядерного арсенала. Это позволяло сэкономить финансы и продемонстрировать, что президент Соединенных Штатов не ограничивается реакцией на уже произошедшие в СССР события. Буш решил как можно активнее действовать в хорошо знакомой ему сфере — ядерном разоружении. Этого хотел американский народ, а Горбачев все еще мог повлиять на решение этой проблемы18.

Джеймс Бейкер смог оценить масштаб перемен в Советском Союзе 10 сентября. В тот день он прилетел в Москву для участия в правозащитной конференции под эгидой СБСЕ. Он счел увиденное «сюрреалистичным». У московского Белого дома до сих пор стояли баррикады и лежали цветы в память о защитниках, погибших тремя неделями ранее. На конференции его внимание привлекло выступление главы внешнеполитического ведомства Литвы. Бейкер писал Бушу: «Если бы еще два месяца назад кто-нибудь сказал нам, что в сентябре на конференции СБСЕ министр иностранных дел независимой Литвы произнесет речь с очень благоприятными оценками, мы бы спросили, что этот человек курил».

Вопрос о правах человека был одним из самых неприятных для советских дипломатов с 1975 года, когда СССР, подписав Хельсинкские соглашения, обязался эти права соблюдать. Однако советское руководство отправляло диссидентов за решетку, и словосочетание «права человека» стало использоваться в западной антисоветской пропаганде, а лидеры СССР начали воспринимать его как провокацию. Лишь при Горбачеве отношение к этому понятию в Советском Союзе изменилось. Диссиденты вышли из лагерей и возглавили народные движения, более того — в странах Прибалтики и некоторых других республиках они пришли к власти. Московская конференция по вопросам прав человека лишний раз подчеркнула колоссальные перемены19.

В сентябре 1991 года гости из США и других западных стран отметили в Москве много неожиданных перемен. Джеймс Бейкер встретился с премьер-министром РСФСР Иваном Силаевым, который теперь де-факто возглавлял правительство Союза, в том же кабинете, в котором сидевший теперь под арестом премьер СССР Валентин Павлов в ночь на 18 августа готовил заговор (в прошлом этот кабинет занимал Сталин). Кроме того, Бейкер навестил бывший кабинет председателя КГБ Владимира Крючкова. Новый хозяин этого помещения, назначенный Горбачевым и Ельциным либерал Вадим Бакатин, ждал госсекретаря США у входа в здание и признался журналистам, что «немного нервничает».

Горбачев и Ельцин принимали гостя из США так же радушно. Бейкер попытался вернуться к проблемам, поднимавшимся до путча. Теперь, после выхода из Союза стран Прибалтики, речь шла о прекращении помощи Москвы режимам Мохаммада Наджибуллы и Фиделя Кастро. Бейкер вспоминал: «Учитывая крайнюю неопределенность будущего СССР, мы… спешили закрепить достигнутое». Он дал понять Ельцину и Горбачеву, что помощь США зависит от позиции СССР по отношению к Кубе и Афганистану. Дипломат писал: «Они… чуть ли не соревновались в своей готовности сотрудничать». Горбачев, который к этому моменту уже не был главой КПСС, сказал гостю: «Да, мы потратили на идеологию восемьдесят два миллиарда долларов».

Бейкера поразило, что Горбачев не только согласился прекратить помогать Кубе, но и решил заявить об этом на общей пресс-конференции в Кремле — без консультаций с Кастро. К 1 января 1992 года Кубу должны были оставить советские военные, прекращалась всякая финансовая помощь ее правительству. Этот же срок устанавливался для прекращения помощи правительству Афганистана. Ельцин ответил на просьбу Бейкера: «Я скажу Горбачеву, чтобы он это сделал». Он сразу же позвонил президенту СССР и заверил американца, что условие принято. На следующий день Советский Союз и США заявили о прекращении помощи поддерживаемым ими сторонам конфликта в Афганистане.

Наджибулла узнал о происшедшем за шесть часов до заявления Москвы. Через несколько месяцев он был свергнут. Боевики «Талибана» повесили его в сентябре 1996 года. Опубликованные мировыми СМИ фотографии его тела свидетельствовали о надвигающейся угрозе, однако в сентябре 1991 года никто не предвидел такого поворота. Достигнутая победа вполне удовлетворила Бейкера. Получив от посла Роберта Страуса записку: «Две сегодняшние встречи имеют поистине историческое значение», он вернул ее, дописав: «Вы недооцениваете значение этого дня!»20

Почему руководство Советского Союза было столь уступчиво? Только что назначенный министр иностранных дел СССР Борис Панкин (в дни путча он оказался единственным публично осудившим переворот советским послом и в награду за это получил высшую дипломатическую должность) объяснял это так:

Мы рассчитывали получить экономическую помощь от США и были готовы пойти на значительные уступки. Из этого следовало признание нами независимости прибалтийских республик. Эта же схема лежала в основе нашего отступления из стран третьего мира и охлаждения отношений с Кубой. С одной стороны, мы просто не могли поддерживать эти отношения в старом виде. С другой — отказ от них мы стремились представить как акт доброй воли. И мы, и американцы при этом ссылались на политику разрядки, однако с нашей стороны определяющую роль играли экономические причины. И американцы прекрасно это понимали.

У Панкина были причины обращать особое внимание на экономический фактор. В написанных несколько лет спустя мемуарах он пытался оправдать свои поступки экономическими соображениями. Но даже эти воспоминания дают понять, что поведение СССР на международной арене в ту судьбоносную осень определялось далеко не только трезвым расчетом. Огромное влияние имела и идеологическая революция, которая привела к отторжению всего, что имело хоть какое-то отношение к коммунистическому взгляду на мир и на роль в нем Советского Союза. Предпосылки этой революции складывались в сознании либерально настроенных аппаратчиков из международного отдела ЦК КПСС и дипломатов. После путча они проявились проявились во всей силе.

С новым направлением политики вполне соглашался не только Ельцин, но и Горбачев. При первой встрече с Панкиным он сказал: «Нужно менять ориентиры, нужно отбрасывать предубеждения. Ясир Арафат, Каддафи — все напрашиваются в друзья, а сами спят и видят, чтобы мы повернули к прошлому. Хватит с нас двойных стандартов». Это означало почти полный отказ от коммунистической идеологии во внешней политике. Либеральное мышление, ставшее отныне основой отношений Советского Союза с другими государствами, было тесно связано с широким признанием в СССР культурными и экономическими достижениями США21.

Панкин писал: «Мы хотели, чтобы нас приняли. В эти дни всех наших руководителей охватило единственное желание — стать ‘цивилизованной страной’». Это желание определило поведение Панкина во время его первой встречи с Бейкером. Он протянул документ, в котором говорилось о готовности Советского Союза пойти на уступки по всем пунктам от Афганистана до Восточной Европы, Израиля и Кубы. Вероятно, глава МИД хотел продемонстрировать, что отныне у советских дипломатов нет секретов от «цивилизованного мира». Он объяснил удивленному Бейкеру: «Надеюсь, мы придем к общему пониманию по большинству этих вопросов, но заранее хочу попросить вас — если даже окончательная договоренность окажется ближе к вашей первоначальной позиции, чем к прежней нашей, — преодолейте соблазн подтвердить прессе, что это — уступки одной стороны другой. Просто речь пойдет о наших сегодняшних представлениях, о позициях тех, кто сегодня стоит у руля внешней политики»22

Это напоминало попытку стать святее папы римского. Вероятно, Бейкер оказался не в состоянии в должной мере оценить идеологические мотивы, побудившие СССР срочно отказаться от своих внешнеполитических активов. Зато экономические причины были очевидны. Глава Межреспубликанского экономического комитета СССР (то есть временного правительства) Иван Силаев в разговоре охарактеризовал экономическую ситуацию в Советском Союзе как «печальную». Задачей Силаева было не улучшить положение (это не было в силах правительства), а хотя бы избежать дальнейшего ухудшения. Мэр Москвы Гавриил Попов, активно поддерживавший Ельцина в дни переворота, сказал Бейкеру, что центрального правительства как такового не существует. Республики и крупные города вроде Москвы оказались предоставлены сами себе. Попов признался, что «Москва не может пережить зиму», после чего попросил о поставках яиц, сухого молока и картофельного пюре быстрого приготовления: «Некоторые из этих товаров есть на складах вашей армии. Военные выбрасывают их после трех лет хранения. Но мы готовы взять и залежалый товар». Эти слова поразили Бейкера: «Прозвучало трезвое признание проблем, с которыми столкнулась страна, лидер которой когда-то грозился ‘закопать’ Запад». В той же степени грядущей зимой были обеспокоены мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак и его помощник Владимир Путин: Бейкер на короткое время посетил и бывшую столицу Российской империи.

Встретившись с демократическими лидерами, желавшими изменить страну, но не готовыми ею руководить, Бейкер отправил Бушу письмо. Он предложил составить для СССР своего рода «План Маршалла»: «Мы сыграли важную роль в победе здешних демократов. Их успех изменит мир в соответствии с нашими ценностями и надеждами… Возможное поражение демократов сделает ситуацию в мире куда более опасной. Я не сомневаюсь, что если эти политики не смогут наладить снабжение товарами первой необходимости, им на смену придет авторитарный лидер с ксенофобскими правыми взглядами»23 .

Почти на каждой встрече госсекретаря с московскими политиками вставал вопрос взаимоотношений центра с республиками. Новый министр обороны Евгений Шапошников попросил: «Пожалуйста, не признавайте все эти новые республики». Бейкер этого и не делал. Поскольку Буш не озвучивал четкой позиции, глава внешнеполитического ведомства США мог действовать по своему усмотрению. Встречи в Москве и Санкт-Петербурге укрепили Бейкера в его убеждении: демократы сосредоточены в центре; следовательно, помощь центру и будет помощью демократии. Госсекретарь озвучил мысль о необходимости согласия с республиками. Это было необходимо для того, чтобы на Западе знали, с кем нужно иметь дело в вопросах экономических реформ и оказания гуманитарной помощи.

Бейкер устроил обед для премьер-министров союзных республик. В марте 1991 года Джек Мэтлок попытался организовать встречу в посольстве с республиканскими лидерами, и эта идея не нашла понимания ни у Горбачева, ни у его советников. Нынешняя ситуация была совершенно иной. Бейкер был единственным политиком, которому главы республик более или менее доверяли как посреднику. Он воспользовался этим, чтобы сгладить противоречия междусоветскими лидерами нового поколения, и действительно попытался стать посредником между центром и республиками. Заверив премьер-министра Украины в возможности оказания республике гуманитарной помощи, госсекретарь услышал о готовности Киева подписать экономические соглашения с Россией и остальными республиками СССР24.

Буш одобрил проведение встречи с представителями союзных республик. Президент США пытался сделать все возможное в рамках дипломатии, чтобы сохранить целостность Советского Союза. Задача эта была не из легких. Он смог оценить ее сложность 25 сентября, во время визита в Белый дом Кравчука. За три дня до этого пять тысяч американцев украинского происхождения собрались перед Белым домом на митинг в поддержку независимости Украины. Они вновь осудили Буша за осторожную киевскую речь и потребовали переменить отношение к союзным республикам. На одном из плакатов было написано: «Со странами Прибалтики вы были последним. Окажитесь первым с Украиной».

Кравчук был куда более уверен в себе и куда менее готов на уступки, чем два месяца назад. Во время визита президента США в Киев Кравчук согласился с необходимостью противостояния «самоубийственному национализму». Буш и сейчас придерживался того же мнения, выступая против независимости всех республик, кроме прибалтийских. А вот позиция Кравчука в корне изменилась. Его поддержка государственной самостоятельности Украины была чем-то большим, нежели тактическим шагом партаппаратчика, почувствовавшего угрозу со стороны московских демократов. Он заявил американским журналистам: «Независимость достигнута народом. Первого декабря [дата запланированного референдума] народ подтвердит решение о независимости, и мы начнем строить новое государство — Украину»25.

Плохий, Сергей. Последняя империя. Падение Советского Союза. Москва: Издательство АСТ: CORPUS, 2016. — 624 с.Перевод с английского С. Гирика, С. Лунина и А. Сагана.